Справочник владельца животного

Сын Пиона, внук Квадрата

рысак БрусДолгое время производителем на нашей конеферме был здоровенный торийский жеребец Хоогур, привезенный в свое время из Прибалтики, тогда еще советской. Имел он злобный, но трусливый характер, однако как производитель сбоев не давал. Каждую весну работал он, не покладая, сами знаете, чего, увеличивая поголовье конефермы на радость начальнику конефермы и окрестным цыганам. Именно они, являлись основными покупателями и ценителями статей хоогуровских отпрысков. Все они, как на подбор, получали в наследство от папы бурую масть и прибалтийскую заторможенность.

Вскоре, однако, вкусы покупателей стали меняться. Они, мечтательно закатывая печальные восточные глаза к небу, просили что-нибудь «полегче». Тогда начальник решил, следуя конъюнктуре зарождающегося в стране рынка, приобрести на «должность» производителя, какого-нибудь рысака. Слухами земля полнится, а вездесущие конюшенные девочки являются основными разносчиками этих самых слухов. Долго ли, коротко ли, но дошла до нашего начальника весть, что в поселке Вартемяги, в конюшне при коровнике стоит орловский рысак, жеребец вроде. Чего ж время терять..?!


Свино-коровья ферма находилась далеко от автобусной остановки, идти пришлось около получаса, но видно ее было издалека. А уж запах чувствовался еще в автобусе, на подъезде к Вартемягам. Осень вообще-то довольно унылая пора и очей очарованье не наблюдалось. Бабье лето уже прошло, просторные поля пожелтели. Посреди поля стояли серые коробки зданий фермы. К ним вела грязная, разбитая дорога из перекосившихся бетонных плит, по которой, разбрызгивая грязь, взад-вперед носились колесные трактора, развозя на ферму сено и силос, а с фермы навоз. Конюшня нашлась на самом краю комплекса.

Телега, стоящая у входа, красноречиво подтверждала предназначение данного помещения, внутри которого стояли в стойлах, головой к проходу, около десятка разномастных лошадок взрослых и жеребят. Все они при появлении людей оторвались от еды и подняли головы. Но вожделенного рысака нигде не было видно. О его присутствии, говорил лишь внешний вид жеребят. При явной бэпэшности, они обладали намеком на лебединость шей и сухими, породистыми головенками.

Их папа нашелся в самом углу, стоящий в единственном деннике, заколоченном досками до потолка. «Строгий уж больно, — сказал конюх, покосившись на подходящего зоотехника, — боимся мы его лишний раз и открывать!». Открыть, конечно, пришлось.

Первое впечатление — жуть, но при внимательном осмотре оказалось все не так уж и плохо. Брус, так звали жеребца, был высок, костист и костляв. Под длинной, свалявшейся, когда-то белой шерстью, отчетливо проступали ребра, бока покрывали желтые пятна — извечный спутник серых лошадей при недостатке подстилки и тщательной, регулярной чистки. Вид головы и изгиб шеи не оставлял сомнений, что перед нами потомок легендарного Сметанки.

Вместе с Брусом сторговали и серую в яблоках, нарядную молодую кобылу Бирюзу. «Нормальная, запрягали мы ее, — сказал конюх, а зоотехник, кивком головы, подтвердил слова конюха, — в сани не пробовали, только в телегу». Это была чистая полуправда! Запрягать запрягали — это точно, но только один раз. Результат этой запряжки лежал кучей обломков за конюшней, в канаве. Но это выяснилось гораздо позже.

Рысак приехал к нам только через неделю и под разочарованные возгласы толпы зевак из проката, ждавших как минимум Пегаса или мифического единорога, был поставлен в денник. После этого ушла масса времени и сил на отчистку и приведение в порядок новоприбывших. Кобыла и жеребец дольше всего привыкали к сену! В Вартемягах им давали тот же силос, что и коровам, поэтому сухое сено они каждый раз старательно перемешивали, топча ногами, со свежим навозом…

В это же время повадились на нашу конюшню казаки и заполонили все прокатные смены. Шашками машут, песни горланят, водку пьют и друг перед другом похваляются. А ездить верхом не умеют и учиться не хотят. Зачем, ведь казак прирожденный всадник! «Мы все и так умеем, — говорят, вставляя левую ногу в стремя, — гляди, как я счас в седло, да нагайкой, да как поскачу!»

Да уж, а подпругу-то затягивать надо и седло строевое не задом-наперед на спину лошади класть. Ну упал, а чего обижаться, ведь уже третий месяц занятия-то идут. Это вам не столб бетонный шашкой рубить приговаривая: «А вот мы его по-нашему, по-казачьи, и-е-эх!» Те еще «джигиты». И ведь почти каждый из них, по отдельности, нормальный человек. Но, собравшись стаей, они, несомненно, представляли угрозу для общества, а особенно для лошадей. Учась рубить лозу, казаки рубили и уши лошадям, а одной кобыле разрубили шею. О сбитых холках и стертых подпругами боках речи не идет — сбились со счета.

Так вот, увидели казаки Бруса, а он уже откормленный, отчищенный, белоснежный красавец. И заспорили, кому достанется! А никому! Как вывели его в проход, а он давай темперамент свой показывать. Храпит, ноздри раздувает, глазом нехорошо так, бешено косит, копытом землю роет и вообще конь-огонь! Так и не нашлось желающих укротить это «чудовище». На самом же деле, был он чудо как покладист, спокоен и не злобен. Просто привычка у него такая, что поделать — жеребец — надо держать фасон, а то кобылы засмеют.

Шел ему в ту пору пятнадцатый год. По красивому племсвидетельству, родословная у Бруса была достойная. Сын Пиона, внук знаменитого Квадрата. И послужной список немаленький — перед тем как попасть на конюшню в Вартемяги, исколесил по ипподромам полстраны. Даже рекорд свой имел 2,03 или 2,07. Пятнадцать — большой возраст для ипподрома, но производителем быть возраст не мешал. В сменах он тоже трудился как все, за одним исключением — его так и не научили скакать галопом.

Нет, галопировать он мог, но мало кто отваживался ездить на нем в полях галопом. Привыкший за долгие годы к ровным ипподромным дорожкам, он в полях спотыкался на каждой кочке, ноги путались в высокой траве, и иногда падений было не избежать. Но стоило выехать на ровную дорогу, как он играючи обходил на рыси галопирующих рядом лошадей. Размеренно, словно хорошо отлаженный механизм, выбрасывая передние ноги, работая литыми мышцами, он стремительно уносил чуть привставшего на стременах всадника, все увеличивая и увеличивая разрыв с безнадежно отстающими соперниками.

Белоснежные хвост и грива развевались по ветру, выжимающему из глаз всадника слезы. Рысак, казалось, не бежал, а летел по воздуху, и наверняка, вспоминая боевую молодость, косил глазом в поисках трибун с восторженными его победой зрителями..! Где он сейчас, какой он сейчас, не знаю, но в памяти остался белый, высокий, с лебединой шеей и маленькой сухой головой орловский рысак, внук Квадрата, сын Пиона.

А. Николаев

1976




При полном или частичном копировании материалов прямая и активная ссылка на www.zooprice.ru обязательна.
Яндекс.Метрика Рейтинг@Mail.ru